Стоит отдать ей должное, Осе попыталась прикинуться социально приемлемой. Она выдавила улыбку, надеясь, что выглядит усталой, а не суицидальной, протянула пожать руку шеф-повара и даже смело взялась за чашку с чаем, которого ей совершенно не хотелось.
Как и выпечки. Ничего не хотелось, но ведь она обещала Тильману посидеть тут. Будет невежливо, если развернется и сама уйдет сразу, как тот скроется за дверь. Надо посидеть, влить в себя чай, и потом откланяться, когда персонал завосится с сервировкой завтрака.
"Доброе утро", напечатала она, выхватив телефон, "Извините, я не могу говорить."
Возможно, Оджаса предупредили, а может он сам по себе такой адекватный, что ничуть не смутился. Показал планшет, куда приходят сообщения хозяев, помог подсоеденить номер Осе. Так он сможет реагировать на ее сообщения, даже когда собственные руки заняты мукой или любыми другими кулинарными изысками. Впрочем, Осе не спешила воспользоваться таким обходным путем своего сказочного недуга, а долгое время просто молчала, разглядывая все вокруг.
Большую, ресторанного уровня кухню, блестевшую нержавеющей сталью, теплый свет в огромной печи. Повара вели себя организованно и спокойно, как будто ничего не происходило. Откуда-то из-за двери носили продукты, грязная посуда исчезала из поля зрения и возвращалась чистой, снова в дело. Может, в этой затее Тильмана и была польза.
Оказавшись посреди суматохи, Осе перестала концентрироваться так сильно на себе. Рассматривала других людей, прикидывала, какими сказками они могут быть. У самого шеф-повара Оджаса то и дело мелькало что-то хищное во взгляде, однако, на подчиненых он не рычал, был громок, но достаточно обходителен. Но ни одно лицо не казалось даже приблизительно знакомым.
Справившись с чашкой чая, Осе наконец набрала сообщение.
"Я могу вам чем-нибудь помочь? Мне хочется чем-то себя занять. Я не умею ничего из высокой кухни, но я могу почистить картошку. Или морковь. Что угодно."
Ее сообщение действительно высветилось на планшете, зеленая полоска подсветки не дала тому проскочить незамеченным и, после прочтения, а так же некоторого колебания, шеф разрешил принести странной гостье сырой картошки, и организовать ведро для очисток, и нож для кожуры, который, к счастью, очень мало напоминал сказочный.

Нож выронила сама Осе, едва в ее голове щелкнуло, откуда ей знаком этот голос. Он прорывался смутно, как сквозь толщу воды, причем, из самых страшных и мрачных глубин, где ведьма и обитала. Конечно, звучал немного иначе, чем подводой, и на английском, а не... На том, на котором говорят русалки. Однако, это был тот же голос. Самоуверенный, сильный, командный.
Осе замерла, проигнорировала миску воды и только таращилась на женщину, подобравшуюся вдруг так близко, что они, кажется, вместе будут пить чай.
Естественным порывом организма было вскинуть палец в ее стороны и на выдохе шепнуть "Ты!", но голоса у Осе от вида ведьмы не прибавилось. Она только смотрела во все глаза, и образ очерчивался, вспоминался все точнее. В морской пучине у ведьмы были другие волосы, не такие гладкие, стильно подстриженные. Другая кожа, никакой косметики, а вместо строгой формы – наряд из помеси чешуи и водорослей.
Несколько поваров оглянулись на вошедшую женщину, зазвучал голос шефа, объясняющего, почему нарушение не считается, но Осе ничего этого не слышала и не замечала вокруг. Внутри нее в тугой клубок сплелись страх маленькой русалочки и гнев взрослой женщины, на которую сбросили ее крест. Так ничего и не сказав, и не напечатав в телефоне, она вдруг поднялась и выпрямилась во весь свой рост, глядя на ведьму очень пристально, и хмурясь, хоть и не сердито, но именно с тем лицом, с которым смотрят на подобное открытие.