– Мне бы очень хотелось что-то сделать, но я очень плохо представляю, что может он, и что могу я, – спокойно отозвалась Ева.
У нее было много времени думать об этом, даже до того, как маньяк объявил о себе. Полируя бокалы и столовые приборы они все думали о том, почему им вдруг чудится и мерещится, почему вдруг хочется странного. А потом, когда отзвучала угроза из динамика, официанты, конечно, взялись подавать, но это труд, оставляющий достаточно пространства в голове, чтобы продолжать строить догадки. Тем более, как оказалось, идеального пятизвездочного уровня. В сложной ситуации никто не ждет безупречного дефлопе, лишь бы поесть.
– Я хочу попытаться заколдовать ваши очки, чтобы вы видели при свете, – продолжила Ева, – Но я не помню, как что-либо такое делать. Я надеюсь, что вспомню, и тогда смогу помочь и вам, и всем остальным, чем могу.
В крайнем случае, если она вернет себе весь тот потенциал, что описан в ее сказке, она может изрядно затруднить жизнь тому, кто все это затеял. Другое дело, что этот некто имеет лучшее представление о своих возможность и как ими пользоваться, но это не повод сидеть, сложа руки.
– Мне бы не хотелось сбегать одной и бросать вас здесь, – имелись в виду все, кто находится на острове, но раз перед сидит только Хедегор, то в первую очередь имелся в виду он, конечно.
– Все, что мы может сделать, это пытаться хоть что-то выяснить, понять, и защищать тех, кого можем.
Ее голос был не таким проповедческим, как у графини Уайтхед, просто тихим и твердым. В конце концов, Ева просто официантка. И нормальный человек, который хочет использовать то, что имеет, во благо. Ей не были нужны ни принц, ни Одетта, ни чужие смерти. Ей нормально и так.

– Я тоже на это надеюсь. И на то, что мы все с этим справимся, что бы это ни было, – отозвалась Ева, все еще достаточно простецки. – Уайтхеды правильно сказали. Здешняя команда хорошая, они помогут. И ребята, что приехали со мной, нормальные.
Еве было странно подозревать кого-то из низших кругов. Да, конечно, больше всего богатого клиента недолюбливает его обслуга. У всех обиды, у всех заточен зуб на этот один процент населения, на всех этих напыщенных магнатов, которые на сдачу от очередной сделки могут приобрести такой дом, как у графа, со всем находящимся внутри искусством и персоналом. Ощущение собственной заменяемой никчемности сильно в любом официанте, особенно том, который занимается таким делом, как основным, и это плодородная почва для разного рода недобрых замыслов, умыслов и помыслов, но в то же время все эти люди, достаточно хлебнувшие, часто оказываются удивительно нормальными в миру. Не без исключений, но тем не менее.
Ева не успела близко познакомиться со всеми, но и очевидных кандидатов на злодея она так сразу не углядела. Понятно, что он действует аккуратно и хорошо замаскировался, и все же...
– Ничего, мир не рухнет без меня. Вечер и так пошел не по плану.
Если бы была церемония и все состоялось – работы было бы больше. Высокие ожидания, богатые люди, которым еще не напомнили об их внезапной смертности, пьянеющие быстрее обычного, потому что за чужой счет... А так все растерялись, перепугались, и праздник уже не праздник, которому бы затянуться. Кто-то может и уйдет в запой, но не будет этой утомительной массовой радости. Да и телефонами все обменялись, Еве бы уже трезвонили, если бы ее присутствие имело значение.
– Вы точно не хотите выпить чего-нибудь? – намекнула она. Понимала, что Хедегору хочется и поговорить, и просто компании, но можно же еще и за вином сгонять.

– Мы разберемся, – философски произнесла Ева, и кивнула протянутому стакану, – Спасибо.
Очень официантский ответ. Официант никогда не знает, с чем и с кем имеет дело. Окажется следующий клиент нормальным, или напыщенным хамом, или потерянным, или нервным, или слепым писателем. Надо соображать на ходу. Иногда хорошему официанту нужно прогнуться и в лепешку расшибиться, а иногда нужно остаться и выпить, не обращая внимания на время. Если бы слепые писатели попадались чаще, особенно оснащенные хорошим виски.
На самом деле, Ева не знала, хороший виски или нет. Она один раз прослушала тридцатиминутную лекцию с дегустацией трех разных виски, которую устраивал на одном из предыдущих мест работы представитель бренда. Тогда Ева поняла, что, оказывается, она вполне пьет виски. Не разбирается, но пьет. Сейчас принюхалась и толком ничего не поняла, и бутылку в темноте не разглядеть, но судя по ноткам костра в запахе, это может оказаться скотч, например.
Впрочем, для их нынешнего положения разницы нет.
– Если он объявил о себе однажды, значит, сделает это еще раз. Он не таится, иначе не выставил бы запись, не рассказывал бы свой замысел, – у многих маньяков, что вымышленных, что настоящих, была эта черта – вселять страх своих планов, чтобы жертва точно боялась, – К тому же, он сам выбрал собрать всех на острове. Запереть... В закрытом пространстве.
Последнюю фразу Ева произнесла медленнее, вдумчиво. Судя по тому, что никто не уехал сегодня – это не представилось возможным. Едва ли Уайтхеды стали бы отказывать гостям в любезности. Значит, нет никакой гарантии, что хоть кто-то уедет завтра. Тут был и вертолет, и лодки, а теперь о них ни слуху, ни духу. Никто не покинет остров.

– Все сучьи сыны думают, что они поступают правильно, – безжалостно отозвалась Ева.
Они ведь больше не церемонятся особо, верно? Уже выпивают вместе, да и она никогда не держалась кротко. Вежливо – да. Для кастомер сервиса вырабатывалась отдельная частота голоса – да. Но кроткой католичкой или протестанткой Ева никогда не была, а раз теперь еще и виски, то она может не скрывать, что думает о случившемся.
– Каждый террорист считает себя недопонятым. Ублюдок, из автомата расстреливающий клинику абортов, делает это во имя и во благо, как он считает, своей истины и своего божьего провидения, – в свете происходящего в мире, и в свете того, что Ева в этом мире существовала, будучи женщиной, примеров у нее скопилось – через край.
– И что бы он там себе ни думал, он должен быть остановлен. Так сказать – cool motive, still murder. А если конец должен быть справедливым, то Железный Дровосек где-то серьезно согрешил, что его нравоучение оказалось таким, – Ева выпила обжигающий глоток, сразу крупный, потому что какая разница, и продолжила, – Не знаю, руководствуется ли он целью всех перебить сказочным способом, как в том романе убивали по детской считалке, или он правда станет воплощать счастливые концы, только очень буквально, а там уж... Кто как приспособлен.

Подносом по голове Ева может и поленится. Все, что не работа за деньги – после работы лень. Вот так в кресле, выпить, то и закемарить недолго, особенно после целого дня беготни. В поместье грузили разумно, и команда подобралась грамотная, только все равно дел хватало.
– Спорить можно, почему, только у меня очень либеральные склонности, – Ева пожала плечами. Человеку, которого много лет заставляли что-то делать, противное душе и телу, бывает трудно всерьез уверовать в такой порядок вещей, как правильный. Есть такие, конечно, из которых бунтарство тоже выбивают, прямо у станка, но Еве повезло. Если уж заставлять танцевать – бессердечно, то заставлять рожать нежеланных детей или любить непривлекательный гендер – это парковочное место в аду строго рядом с Мазерати самого дьявола.
– Некто, вероятно, все спланировал, потому и помнит, – рассудила Ева, – Я очень смутно помню свою сказку, и... Не всю. Я прожила ее не всю. Мне кажется, сюжет я помню больше потому, что неплохо его знаю, а некоторые детали как живые, как будто я была там. Я помню сама, как мы с отцом прибыли на бал, но дальше что-то случилось, и все последующее я помню только со стороны... Как читатель, не знаю.
Она сделала еще глоток. В памяти что-то билось, билось, как мотылек освещенное стекло, и никак не могло порхнуть и сформулироваться.
– Меркурий во втором доме, – Ева подхватила усталую шутку, – Меня больше интересует череда совпадений, по которой нанятыми как в доме, так и в нашей команде, оказались сказочные персонажи. Кстати, я вычислила вас, потому что у вас имя какое-то северное, а на севере сказки писал Андерсен. А Перкинс был американец.
В темноте Ева не могла видеть лица Хедегора, но слышала досаду в его голосе. Машинально ей захотелось что-то сделать, хотя больше она ничего такого не могла, что не было бы истолковано неверно. Одеялко бы принести да как-то погладить по плечу, а она теперь только и может, что служить собеседником.
– Не извиняйтесь, я понимаю. Меня тоже бесит то, что я ничего не понимаю и не знаю, что делать. Я бы хотела еще как-то вам помочь, но не представляю, как.

– Ну да, меня и остальных еще... – она замолчала, пересчитать в уме, – Нас двенадцать человек, кроме поваров. Насколько я понимаю, охрана тоже усиленная, но они, кажется, организованы отдельно. А мы через агентство.
Ева поняла намек на Харриса, но вспомнила, каким он был потерянным вчера, и как таращился на часы со звоном. Если это он, то он превосходный актер, но почему-то Ева сразу мысленно отклонила его кандидатуру. Ей все еще не давала покоя химера какой-то мысли, и она никак не могла понять, в чем же там дело.
– Но если нас отобрали в агенство, то как отобрали постоянный персонал? Тут некоторые годами работают, отскакивая в отпуск раз или два в год, – это приезжая команда разузнала у постоянной еще вчера за ужином. Сидели все вместе, за большим столом, знакомились, и, конечно, у приезжих один вопрос – каково тут работать.
Ева помнила, что некоторые за столом вели себя чудно. Рядом с ней бармен поглядывал на свой руки, и хватал предметы на столе так, будто лишь недавно обзавелся противопоставленными большими пальцами, а до того у него были какие-то лапищи. Но в постоянной команде таких странных тоже была парочка...
– А мою сказку неизвестно кто придумал, и у меня неизвестно что с генеалогией, – пробормотала Ева, затем взглянула на Хедегора очень прямо, – Мы не сумасшедшие.
Это убеждение было таким сильным, что оттеснило какие-либо сомнения сразу.
– Мы не больны. Врачи нам правда не помогут, потому что... – Ева прикоснулась к виску – нужно, нужно вспомнить и сформулировать, – Наши сказки соседствовали в другой стране. Мы были там, но... Что-то произошло, нас переселили сюда. А поскольку говорящих кротов в мире... В этом мире быть не может, вас переселили в человека.

– Но это все вымышленная реальность, воображение, – возразила Ева, – Коллективное воображение старых, известных сказок. Я помню, потому что...
Снова она хмурилась, постукивала ногтем по стакану, силясь этим стуком призвать воспоминание. Не было бы стука – она бы щелкала пальцами. Задержав на стакане взгляд, Ева вдруг сделала еще здоровый глоток, допивая виски сразу махом. Воспоминания почувствовали себя свободнее, как только она выпила. Это что же, если напиться до чертиков – все вспомнится?
Тогда, батенька, это не воспоминания, а те самые чертики.
– Я помню, что встречала в волшебной стране кого-то не из своей сказки, – ну наконец хоть как-то забрезжило, – И были другие сказки, мы о них слышали. Поселение гномов, почему-то в лесу, а не в горах, загадочно исчезнувший принц какого-то из окрестных королевств... Кстати, для каждых родителей их девочки самые-самые. Для каждого королевства их принцесса самая красивая, а о размерах королевства нигде не говорится, может там десяток размером с Лихтенштейн каждое.
Она пожала плечами, и поставила стакан, не решаясь еще пока откровенно просить добавки. Прогресс уже был.
– Я не знаю, можно туда вернуться или нет, и как это сделать, и что было бы с нами там... Я попытаюсь выяснить, что смогу.