На самом деле, Ева честно потерялась. День на освоение такого дома – это мало. Столько коридоров и закутков. Возле самого банкетного зала пространство было решено достаточно разумно, даже для официантом. Планировку подсказывал явно кто-то из тех, кто этот банкетный зал обслуживал. У Уайтхедов была ресторанного качества аппаратура, и персонал был соответствующим образом обучен с ней обращаться. На профессиональной машинке можно было готовить настоящий кофе, включая всякие капучинки, и молоко взбивать требовалось вручную, а не нажатием кнопки. И так далее. Однако, возраст поместья не позволял все технологии внедрить в исторические стены компактно. Так, машинке для льда пришлось найти место в подвальном помещении. Туда Ева и бегала. Спуститься, набрать огромное ведро, вернуться, но там вышел подвох, потому Ева, кажется, где-то на обратном свернула не туда, и коридор до комнаты за банкетным залом внезапно туда не привел.
Не желая отчаиваться, Ева перехватила поудобнее ведро со льдом, и огляделась, стараясь найти хоть какую из тех достопримечательностей поместья, что помнила. Тут где-то была скульптурка симпатичная в нише, от которой налево... Налево от симпатичной скульптурки коридор действительно оказался знакомым, однако, не пустым. Человек прислонился к стеле и двигался, прикрыв глаза. В свете услышанного на церемонии – не удивительно. Еве пришлось сохранить самообладание. Всему персоналу пришлось. Их рекомендовали, как поддержку более нежным и чувствительным гостям. Приличному, уставшему официанту совершенно все равно, что там за голоса в голове, лишь бы смену дотянуть до конца. Так вот и Ева не обращала внимания, что она немножко баронесса. Этим можно заняться после смены, а лучше в выходной. Однако, где-то подсознательно, чужая смерть подкосила и ее. Кто-то из гостей упал в обморок. Возможно, этому человеку тоже перепало такое, что он теперь стоит и прячется от своих сказочных демонов.
– Прошу прощения, я могу вам помочь? – Ева поинтересовалась ровным, вежливым тоном, чтобы не покровительственно, но и не тем своим голосом, который специальный голос для кастомер сервиса. – Вы в порядке?
Она подошла ближе, не вторгаясь в личное пространство, и поставила ведро.

– Не подскажу, – тут же и без зазрения совести отозвалась Ева, – Я не работаю здесь постоянно. Во всяком случае, пока нет. К сожалению, я не знаю, где и кого из гостей поселили.
Свою-то комнату приходилось поискать, и сегодня вечером они, официанты то есть, опять будут плутать, как стадо барашков в ночи, пока кто-нибудь из постоянного персонала не отведет за ручку.
– Но я могу найти кого-нибудь, кто знает.
Как минимум, можно пойти и сказать хозяевам. Их портреты видели, их в лицо уже знали. Тихо нашептать, что гостю плохо и надо в комнату, те пошлют нужного человека.
– Вы плохо себя чувствуете? – Ева продолжала задавать вопросы почти врачебным тоном, практически без единой эмоции, только мягко, терпеливо добивалась того, чтобы он сам сказал, что она может сделать для него. Иногда официанту приходится быть нянькой, сиделкой, психологом, терапевтом и сестрой милосердия одновременно, и в то же время есть масса законов, которые можно чуть что повернуть против того, кто хотел помочь.
Ева не хотела бы навредить или испугать человека еще больше, потому так спокойно и давала ему время, и сразу отчетливо объясняла границы своих возможностей.
– Быть может, вам воды? Поесть? Чаю? – это очень по-английски. В любой непонятной ситуации заваривай чай. Пусть хоть над империей зайдет солнце – с чашкой чая это можно пережить. – Вы хотите присесть?
Мало ли, что там у него за сказка. Человек почти не двигался и не отходил от стены. Ева готова была хватать ближайший антиквариат и подтаскивать ему на помощь. Услышав его имя, она кивнула и уголки губ дрогнули в улыбке.
– Я Ева.
Фамилии официантам не положены, их и на бейджик обычно не пишут. Говорить о своем занятии она не стала – по форме ведь должно быть видно.

Отредактировано Eva Messer (2017-11-13 00:29:22)

"Он не видит" пронеслось в голове у Евы, когда машинально сделала жест, ловя спотыкающегося человека. Не видит и не признается. Вставала она ровно перед ним, ведро тоже ставила на виду. Не заметить – это только сослепу. За толстыми стеклами очков Ева не замечала, что гость смотрит не совсем на нее, теперь же убедилась. Не стала вспоминать, кто там в сказках слепой, не до того было. И без того видно, что гость еще не освоился с этой своей особенностью.
– Не отвлекаете, и да, я знаю, но... – договорить она не успела, именно в этот момент человек пришел ногой по ее ведру так, как будто метил в него, и Ева машинально бросилась устранять беспорядок за него.
Потому что клиент всегда прав и никогда не должен напрягаться.
Мамаша с каляской завалила весь стол влажными салфетками, упаковками пюрешек, кожурой органического банана, надкусанными хлебцами – надо улыбнуться и сказать, что ничего страшного, мы сами все приберем. Семейство постарше, состоящее из трех детей, размазало кетчуп тонким слоем по столу, дивану, и каждой подушке – улыбнуться, не дать матери закудахтать извинения, и уверить, что ничего страшного, сами приберем и отстираем. Мужчина в идиотской шапке локтем сбивает молочник, заливая ковер и кафель, где-то вот-вот кто-то поскользнется на сумму судебного иска – улыбнуться и нестись за шваброй, давая виновнику уйти, хотя извиняться тот вообще не собирался. Человек опрокидывает ведро льда на старинный ковер – отвадить человека от уборки, а беспокоиться о судьбе и стоимости ковра позже. Интересно, где тут у них знак "мокрый пол", и как вообще это все обернется с юридической точки зрения, если кто-то именно здесь упадет...
– Прошу вас, не беспокойтесь, я приберу, все в порядке, – то, что могла, она собрала обратно в ведро, – Давайте вот как поступим: подождите меня две минутки, я тут отнесу, а потом покажу вам лестницу и мы вместе поищем вашу комнату.
На кухне или в зале можно отыскать того, у кого есть план расселения.

Отредактировано Eva Messer (2017-11-14 00:03:19)

Отнести ведро, сказать, что надо выбросить и сбегать за новым, потому что этот лед с пола, извиниться, что сама Ева сделать этого не может, потому что гостю плохо и надо отвести в комнату. Понестись в зал, и там бесстрашно спросить у хозяйского стола, где комната писателя Йорена Хедегора, он не может ее найти. Больше всего времени в итоге понадобилось, чтобы записать за леди Уайтхед – вверх по главной лестнице, направо, до конца, там налево, и если считать от окна, то третья дверь.
Чуть не бегом вернувшись обратно в коридор, где оставила Хедегора, Ева закатила глаза ему в спину. Ох уж эти мужчины и их ущемленная маскулинность. Подождал бы, она бы помогла. Ладно, кажется, там бильярдная что ли, оттуда тоже можно дойти до холла, совсем небольшой крюк.
– Вы уже отправились, – Ева произнесла это так невозмутимо, будто ничего такого не происходит, будто она вовсе не намерена была служить Хедегору опорой, а так, может только экскурсоводом. У нее не было опыта общения с лишенными зрения, но был универсальный опыт общения с клиентами в целом. По возможности делать все за них и не выглядеть при том покровительственно.
– Я выяснила, где ваша комната, я провожу вас, теперь сюда, – подсказала она, когда прошли в дверь. Не смея брать человека под локоть, Ева просто держалась рядом, чуть впереди и старалась вести разговор ни о чем. Официантам запрещено касаться религии, политики, спорта, вообще любых тем, способных выявить фундаментальные разногласия и привести к конфликту. Оставалась погода. О роскошном поместье Ева говорить не рисковала, потому что ее собеседник не может этой роскоши разглядеть. Его книг тоже не казалась – потому что не читала, и потому что ему тяжело может быть вспомнить, что своим делом заниматься он может оказаться более не способен.
Так они нашли лестницу, забрались по ней, свернули направо, потом налево и в самом начале коридора Ева взглядом отсчитала дверь.
– Я могу еще что-нибудь для вас сделать, мистер Хедегор?

А это не фамильярность. Потому что официанты не совсем люди. Они функция. Да еще и призванная исполнять чьи-то прихоти. Где уж там обращаться с церемониями. Хотя англичане могли быть достаточно милы, когда хотели. Если не разглядели имя, то говорили: "Простите, мисс, а где тут у вас..." Официанты вообще много готовы были сносить, кроме щелчка пальцами. Щелчок пальцами был оскорблением, брошенной в лицо перчаткой, слух об этом клиенте распространялся на весь ресторан и два соседних, и команда могла достаточно демонстративно отказаться его обслуживать.
К счастью, Хедегор не был похож на того, кто щелкает пальцами. Он был похож на человека усталого и измученного ограничениями.
Ева лишь улыбнулась.
– Конечно. Я сказала, когда была на кухне, чтобы вам его собрали. Вон он, – он кивнула в конец коридора, откуда показался ее коллега с подносом. Она махнула ему рукой.
Больше того, Ева назвала на кухне имя писателя, его нашли на плане рассадки и сверились, не числится ли за ним диетических требований, но он вроде не вегетарианец и вполне переваривает глютен, и никаких малоизвестных аллергий, вроде киви.
– Я только вино не стала вам выбирать, это дело тонкое, – поделилась она, делая шаг в сторону, чтобы пропустить поднос и мальчика за ним, – Вы предпочитаете красное, или белое? Или и того, и другого?
"И можно без бокалов," подумала Ева, "Сразу залпом из горла..."
Она пристально смотрела на гостя и вдруг ей пришла в голову мысль.
– Простите, если я выхожу за рамки, но вам будет легче, если я сделаю так? – подойдя к окну, Ева задернула тяжелые шторы. Свет они не включали, он лился теперь только из коридора.

Он прикрывал глаза. Так Ева и догадалась. Если бы зрение просто отсутствовало, он, вероятно, не утруждался бы. А тут свет был дискомфортным. Ей самой – да, так тяжелее. Когда Ева была Одилией, на нее не действовало ограничение, как на других лебедей, что превращаться только ночью, потому и никакой особой привычки к лунной темноте не выработалось. Однако, даже самое обычное человеческое зрение привыкало к отсутствию освещения. Постепенно, но и для Евы предметы приобрели очертания.
Вот так, оставаться в черноте с человеком было, несомненно странно, особенно когда он продолжал стоять у двери, но она пока еще ничего не боялась в данной ситуации. Пользовалась случаем перебрать мысленно сказки. Где же там кто-то слепой. Чувствительный к свету. В собственной сказке не было, но в которой из соседних. Дровосек, совсем другая, американская сказка, и человек умер в США, в Кливленде. Йорен Хедегор. Что-то нордическое, а из нордических сказок известен Андерсен, что там у него. Русалочка была немая, Снежная Королева... в "Снежной Королеве" кому-то попал осколок в глаз, но зрению это не мешало. То есть, не в буквальном смысле, а мальчик видел все уродливым. Там были разбойники, принцесса и ее вороны, и олень, но все вроде бы зрячие. Еще у Андерсена есть "Дюймовочка".
– Вы крот из "Дюймовочки"? – поинтересовалась Ева, продолжая стоять в той же услужливой позе, заведя руки за спину. – Я могу еще что-нибудь для вас сделать?
Она оставляла ему возможность выдворить себя прочь, не отвечая на вопрос вовсе.

От двери он так и не отошел, хоть и не стоял в той позе, которая бы напрямую преграждала выход. Ева сама решила подойти, и встать сбоку, рядом, как бы пропуская гостя в его комнату вперед.
– Не Дюймовочка, – подтвердила она по пути.
Оказаться Дюймовочкой было бы сомнительным счастьем. Может, Ева бы уменьшилась ровно до дюйма, и пришлось бы спасаться от всего происходящего даже без эльфийских крыльев, потому что ты выдали только в конце. А до конца – еще неизвестно, каким оказался бы тот принц – были жабы, жук, крот, и вот это все. Слишком суматошно.
Одилией быть куда лучше. Возможности шире, а роль небольшая. Соблазнить какого-то высокодуховного ушлепка, причем даже не телом, а так, одним-двумя танцами, сколько там ему понадобилось, чтобы поклясться в вечной любви прямо при всем честном народе и матушке включительно. В любой версии сказки дальнейшая судьба Одилии никого не интересовала. У принца битва с ее отцом, у его принцессы припадок, иногда с летальным исходом, а маленькая Одилия сама по себе, осталась где-то во дворце, затерялась во взволнованной толпе, и лебедем порхнула в окно, только ее и видели, и дальше все так, как ей самой хочется.
– Одилия, – произнесла Ева, теперь уже негромко, раз стояла совсем рядом с Хедегором, и улыбнулась, не заботясь, увидит он или нет: – Приятно познакомиться. Снова.

Ева – прислуга воспитанная, она не сбежит, пока клиент ее не отпустит. Ну, то есть, пока его действия остаются в рамках закона и морали, а они остаются, пусть даже комната погружена в темноту. Тем более, что в банкетном зале едва ли кто-то сильно за ней скучает. Их команда была достаточно обширной, чтобы хватало на обслуживание каждого столика и еще вспомогательных работ, да и весь вечер пошел настолько не по плану, что едва ли гости, хозяева или даже Харрис сейчас заботятся о том, чтобы сервис прошел по намеченной, без сучка и задоринки.
– "Лебединое озеро", – отчиталась Ева, не поведя и бровью. Своей сказки и своей сомнительной роли она не смущалась, – Моей задачей было соблазнить принца, чтобы он нарушил клятву своей возлюбленной.
Можно было намекнуть на балет, у Одилии там достаточно очевидный черный костюм, и знаменитый танец, в котором она делает тридцать два фуэте подряд, но, во-первых, Хедегор может и балета не знать, или не помнить, а во-вторых, Ева никогда добровольно не заговорит о балете.
– У меня получилось, – добавила она.
Там получаться было нечему. После тридцати двух фуэте много кто готов жениться немедленно.

Если бы та оказалась уродиной, они любили бы в ней дивный характер, забавный смех, блеск волос и чтение стихов наизусть, ну или королевское приданое. В общем, приспособились бы. Главное дракона убить, после этого ужиться с девицей из башни не так сложно, ведь не она же огнем пышет.
Ева молчала, глядя на гостя, который теперь отошел от двери, но предложил остаться добровольно. Опасности она все еще не чуяла, потому что Хедегор даже в темноте хоть и хорош собой, но уставший, вымотанный. Человеку не хочется оставаться одному – это вполне возможно в сложившихся обстоятельствах. Не всем выпало быть сильной и вольной Одилией.
В воздухе витал инстинкт, что правила иерархии и субординации в любом случае уже нарушены. Да, повара готовят, а официанты разносят еду и вино, но они с гостями в одной лодке. На одном острове. Им есть смысл забыть о статусных и классовых различиях, чтобы не ополчиться друг на друга внутри это команды на выживание, которой они стали непроизвольно.
Даже если ее поведение не подобает прислуге – ну некому ведь будет написать плохой отзыв на Yelp или пожаловаться менеджеру.
– Я с удовольствием составлю вам компанию, – наконец кивнула она, следуя за писателем вглубь комнаты. Глаза привыкали к темноте. Не кошачье зрение, конечно, но видно. Мимо дивана Ева не промахнулась. Тот стоял ближе, и строго напротив кресла, которое выбрал Хедегор.
Она сама взяла расставить тарелки так, чтобы как будто приличная сервировка.
– А греческую версию я никогда не слышала, – раз уж у них ужин, можно и продолжить беседу, – Что за красотка, что за синдром?

Не слишком расслабляясь, Ева нарочно сидела на самом краешке дивана, чтобы не было соблазна откинуться и почувствовать себя как дома. Команда без нее, конечно, управится, и поймут, что гостю нужно было помочь, но рассиживаться нечего.
– Наверное, это классический вариант. По которому балет, – последнее слово Ева произнесла подчеркнуто невозмутимо, чтобы ни у кого не создавалось впечатление, будто она тем искусством восхищается. Да уж, искусство... Искусство должно быть в радость. Оно не может быть тиранией над телом и личностью. Особенно когда речь идет о детях.
– Мне тот принц нужен не был, – продолжила Ева скорее пренебрежительно, – Он был нужен моему отцу, чтобы захватить власть в королевстве.
Таков, кажется, был план. Ева никак не могла вспомнить, зачем отец похищал остальных девушек и превращал в лебедей. Сам он ни разу не планировал ни на одной из них жениться. Может, собирался одним и тем же методом захватить все ближайшие королевства? Собрать достаточно красивых женщин, и ловить на них окрестных принцев, можно сразу оптом. Если бы женился сам барон, на принцессе или знатной барышне, то еще не факт, что дадут корону. А если захомутать принца, то корона становится близка к рукам и к голове.
– Принц встретил в лесу лебедя, лебедь превратился в красивую женщину, они с принцем хорошо узнали друг друга при луне, а к утру он уже поклялся, какой-то нерушимой клятвой. На ближайшем балу под видом той же барышни ему была представлена я, и после одного танца с легким флиртом и массажем мужского эго принц поклялся снова, тем самым нарушив первую клятву.
Ева не считала себя великой соблазнительницей. В униформе официанта это трудно. Это именно принц был легковерным ушлепком, как все они. Один не запомнил лица и совал всем встречным женщинам туфлю, другой полез целовать мертвую на вид барышню... Что с них взять, с принцев, отдельная порода высокодуховных личностей.

Проигнорировав дальнейшие упоминания балета, Ева что-то лишь подумала, что едва ли здешний злодей руководствуется законами жанра, чтобы довольствоваться одной нелепой смертью. В конце концов, Дровосек не должен был умереть. Получить сердце, получить страну в управление – все это тоже можно было устроить и на острове, и вне, но маньяк действовал очень буквально. А значит, никто не знает, сколько еще будет нелепых смертей. И как все обернется для таких, как Ева или Хедегор, для которых финал вообще не был описан. Принца она сломила, но потом не участвовала в битве, а он проводил свою недорослую невесту и вернулся, вероятно, с нору. Что за смерть под видом счастья ждет их?
– Я тоже лебедь, – кивнула она, прожевав еще кусок, – Черный.
У отца талант был к превращению в птиц. Сам обращался филином, женщин вот предпочитал в лебедей. Это романтичная, соблазнительная птица. Длина шеи в глазах среднего принца как бы прямо пропорциональна длине ног в человеческом облике, видимо, или как-то так. Пока лебедь не выйдет из воды и не зашлепает красными ластами по траве – очень секси, с приятным оттенком невинности, особенно когда лебедь кротко наклонит голову, на самом деле просто высматривая закусь под водой.
– Узурпацию власти часто упускают в пользу отношенек, это вам не остросюжетный сериал, к сожалению, – Ева и сама была бы не прочь быть частью чего-то более масштабного, а с другой стороны, может при нынешней роли ей легче будет оставаться в тени.
Посмотрев теперь на упавшего духом писателя перед ней. Разглядеть его лица она так подробно не могла, но слышала интонации. Помолчав, Ева мотнула головой.
– Я не знаю. Если бы у меня был ответ, я бы, вероятно, что-то предпринимала в связи с ним. Мне не хочется ждать своего извращенного счастья на блюдечке от какого-то самозванца, – она Одилия в конце концов, или где, ведьма в учении у своего отца-колдуна, или так, симпатичная птичка в пачке?
– Ваше зрение пострадало, насколько я понимаю, без причины, я не знаю, бывают ли такие психологические расстройства. Кстати, в связи с этим, можно мне ваши очки?
Она что-то умеет. Не только тридцать два фуэте. Отец превращал женщин в птиц, придал самой Одилии такое сходство с Одеттой, что принц обознался. Часть талантов унаследовала и его дочь. Ева должна что-то уметь.

Взяв очки, Ева посмотрела на них, сколько того позволяла темнота, чувствуя себя довольно нелепо. Она хотела помочь, а сейчас ей не вспоминалось ничего из уроков колдовства. Хотя сказке она не противилась. Выходила поплавать еще вчера. Обнаружила, что превращение в лебедя работает. Как же работает все остальное?
Глядя на очки, она точно знала, что хочет сделать. Чтобы когда Хедегор их надевал, свет его не беспокоил. Это проще – поначалу – чем поправить его зрение прямо на нем и навсегда. Практиковаться надо помалу, но в чем та практика? Балет был про отношеньки, очень скуп на существенные детали вроде политики и магии, одни только надрывные па де де этих двоих влюбленных с первого взгляда ушлепков. Но даже в сказке тех деталей не было.
Как же их магия работает?
Как в том фильме, подергать носиком? Начертать руны? ЛевиОса, а не ЛевиосА? Вытащить кролика из шляпы, кролик сделает?
– У вас есть еще пара в запасе? – поинтересовалась Ева и сразу объянила: – Я хочу попробовать над этими поколдовать потом.
Когда вспомнит, как это делать.
– Около двухсот, без малого, – отозвалась она почти сразу. На кухне был план рассадки гостей, они сами вчера полировали серебро и бокалы по числу приезжих голов, накинуть примерное количество постоянного персонала и собственную приезжую команду.
– А может и не одного, – добавила Ева, – Может их несколько, раз бедлам начал происходить и в Кливленде, и здесь.
Само собой, она не единственный персонаж, который может поколдовать. У одного только Дровосека в сказке было четыре ведьмы разной степени моральной устойчивости.

Интересный писатель, такие вещи спрашивает, как будто кто-то, кроме самого маньяка, в здравом уме и в цивилизованном обществе признал бы, что да, морально готов убивать. Может, военные, но и у тех свои белки по части разделения гражданского убийства и фронта. У некоторых потом это вытекает в цветастый букет различных синдромов, очень серьезных.
Нет, всякий человек хочет верить, что в критической ситуации будет способен на все. Защитить себя, ребенка, близких, вплоть до крайней меры, но для того нужна нехилая доза адреналина и достаточная степень психического напряжения. Вопрос жизни или смерти, в общем-то, но такое нельзя воображать заранее. Если таковая ситуация по жизни представится, там и будет видно. Не исключено, что и Хедегор смог бы больше, чем сейчас ему кажется, но ведь это никак не проверить.
"А не убить ли нам кого-нибудь так для себя, чисто поржать?" – это несколько противозаконно. Видимо, чем-то таким руководствуется маньяк.
– Нет, я бы не смогла, – без раздумий ответила Ева, – И запись ставила не я.
Конечно, никакого нет способа ее проверить. Технологии шагнули достаточно далеко, чтобы запись можно было включить одним незаметным касанием к экрану смартфона, а официанты там аккуратно толпились в сторонке, как им было велено, присутствовали, но не на передовой, в толпе можно было бы столько всего нажать. Сложнее только с больницей в США.
– Если их несколько, то один остался в Америке и все совершил, а сейчас едет до следующей цели, или, может, тайком прибудет на остров, – предположила она.
Впрочем, проверить Хедегора тоже никак.

Как женщина, которая ходила в разнос хотя бы по поводу балета и своей дальнейшей участи, Ева могла бы согласиться с писателем, если бы знала его мысли. На ветру ее на шатало, напротив, твердо стояла на земле, и при всем при этом в магию поверить пришлось, потому что она вчера превратилась в лебедя, не слишком заметив, как это получилось. Может, с очками ничего не выйдет, но тогда Ева хотя бы сможет честно себе сказать, что она хотя бы попыталась кому-то помочь.
Убрав очки в карман фартука, она съела еще тарталетку.
В форме кусочничать было даже нормальнее. Таскать по мелочи, есть почти незаметно, потому на обед перерыв зачастую слишком короткий. Не в поместье, конечно, но такой ужин с клиентом у нее впервые. Она так и сидела скорее на краешке, готовая вскакивать и бежать к следующему столику.
– Ночью на лодке? Не знаю, – она пожала плечами.
В данной ситуации трудно рассуждать о том, что может быть, а чего быть не может. Внезапной слепоты без диагностируемой причины быть не может, превращения в лебедя быть не может, и тем не менее, вот, лебедь и крот сидят в полной темноте, потому что последнему так удобнее. Кто-то положил человека под нож за много миль от острова. Еще кто-то раскрасил одежду на гостье. Кто-то способен на многое, и если персонал считали по прибытию, то гостей-то нет. Не все были на ужине, не все сели по местам. Невесты нигде не было видно вовсе – интересно, что же за сказка с ней, раз ее так упорно прячут? Превратилась в тыкву?
– Заподозрить можно и нас с вами. Мы сбежали ото всех, сидим одни, явно ведь строим коварные планы, – иронично отозвалась Ева. С клиентом она бы так не стала, но по крайней мере с Хедегором после ужина субординация несколько слабела.