Лорелей до сих пор любила какао, только, как все взрослые, предпочитала его реже. В какой-то момент пристрастие к сладкому остыло, и напиток детства стал... Как и все детские воспоминания. Чем-то таким, к чему хочется возвращаться в особенный день. Очень дождливым воскресеньем, или морозным вечером зимой. Потому она и перестала пить с управляющим какао, хотя ничуть не удивилась тому, что он принес его.
Вероятно, воспоминания накатывают не только на нее. В конце концов, он давно ее знал, в тех времен, когда она еще не дотягивалась сама до жестянки с какао, и предпочитала, чтобы зефирок и самого напитка было примерно поровну. Так было вкуснее.
Подняв голову, взглянув на поднос, Лорелей затем посмотрела на Тильмана. Уже не первый раз за день у нее возникло ощущение, что они знакомы. Нет, это бред конечно. Разумеется, они знакомы – с тех самых пор, как Лорелей не дотягивалась до какао, но они виделись... Где-то еще. Еще раньше, еще где-то вне этого дома, вне этой семьи.
– Мистер Тиль, – негромко позвала она его детским прозвищем. Он когда-то ей разрешил. Сама Лорелей тогда настаивала, что ко взрослым надо по фамилии, даже к работающим на нее взрослым, но управляющий так граничил статусом с семьей, что там можно было совместить фамилию и милое, дружеское обращение.
Когда он обернулся, Лорелей хорошо всмотрелась в его лицо. После сегодняшних событий догадаться было гораздо легче.
– Спасибо. Мистер Тиль, вы, случайно, не играете на каких-нибудь музыкальных инструментах?

Дотянувшись до кружки, Лорелей вновь откинулась на спинку дивана, грея о нее ладони, и продолжая буравить управляющего взглядом. Она весь день сегодня провела за сказками. В ее сказке персонажей было не так много, чтобы кто-то казался настолько знакомым. Стоило допустить, что вот это – Крысолов, и что-то как будто щелкнуло, как кусочек паззла, вставший ровно на место.
– А мне кажется, у вас есть скрытые таланты, – многозначительно улыбнулась Лорелей, и сделала приглашающий жест в сторону кресла напротив своего, – Во всяком случае, в Гамельне вы играли диво как хорошо.
Лорелей ничего в жизни не боялась. Вообще. Благодаря как привилегиям, так и воспитанию. Не боялась она и Крысолова. Куда он ее уведет? В пещеру, которая есть на острове? Так Лорелей была там, не раз, в детстве обдирала там коленки, ища русалок, клады, проход в волшебную страну.
Да, если сейчас вместо рабочего костюма представить на Тильмане те зеленые одежды, то вот он, образ, всплыл окончательно. И блестящие темные глаза, и пальцы, бегающие по дудочке.
– Как вы себя чувствуете, Мистер Тиль?

– И я не знала, что была. До сегодняшнего утра, – ответила Лорелей все с тем же несколько гипнотизирующим, внимательным достоинством.
Она и не знала, что такое возможно. Не знала, до сегодняшнего утра, что можно так резко почувствовать себя сказкой. Что можно стать сказкой настолько, что мама морозила всех и вся одним своим присутствием, что у брата вырос настоящий хвост (Лорелей при встрече дернула, с сестринской любовью, убедилась – настоящий, не отрывается).
Однако, сейчас Лорелей уже не сомневалась.
Просто она была первой, кто встретил персонажа из своей же сказки, среди обитателей дома. Понятно, значит, галлюцинации, ну или что это у них у всех, распространились за пределы семьи. Если кто-то их проклял, как предположил Элджи, то проклял он не семью, а все поместье.
– Мы с вами там даже виделись. На городской площади. Звонили колокола собора, но мы все гораздо яснее слышали вашу музыку, – тихо, над самым краешком кружки рассказывала Лорелей, не отводя взгляда от лица Тильмана, – Вы играли обещание свободы и вседозволенности, манили нас побегать по лугам и зарыться в сено.

– Ну послушай, – вдруг как-то простецки отозвалась Лорелей, она же Марта, – Когда у тебя в руках была волшебная дудка, а не одни только обещания, там гораздо сложнее было здраво и рационально рассуждать о перспективах, что ты предлагал.
Она прыснула, потому что ей еще не приходилось так философски разбирать сказку. Услышав совет о мужчинах, Лорелей аж выгнула бровь. Это ей-то не следует бежать за мужчиной и его обещаниями... Ну вот она и предложила принцу Люксембургскому остаться друзьями, даже напрягаться не пришлось.
– Уж лучше я своих детей научу не следовать примеру бургомистра, – ответила она наконец серьезно, – Выполнять обещания, и платить за труды. Они сами виноваты. И если это все задумывалась, как аллюзия на то, что детям легко внушить что угодно, так это правильно. Неправильно на них самих возлагать ответственность за то, чтобы сразу понять дурной умысел и сделать правильное решение, когда они еще даже по поводу цвета платья решать ничего не могут.
Лорелей сам бог велел носить розовое, так она стала бы полноценной живой куклой Барби. На самом деле, иногда она и носила, конечно, очень со вкусом, но то розовое воскресное платье, что она помнила – вот то было уже слишком.
– И ты ведь не хотел нам вреда, – глаза Лорелей опять блеснули хитринкой, – Иначе тоже утопил бы, как крыс, или бросил в лесу. Ты нас увел, применил какую-то реверсивную психологию, чтобы мы не захотели домой, а жить сами, по выученному уроку, и основали свой город. Я не помню, но уверена, что я пошла по следам папочки-бургомистра.
Глотнув горячего шоколада, она пожала плечами.
– Чем дальше, тем лучше вспоминаю. Я жила на улице еще других богачей, недалеко от ратуши. Вот и какое будущее бы меня ждало, если бы не твоя дудка? Выросла бы при отце, который радовался, что обманул спасителя своего города, вышла бы замуж за какого-нибудь такого же жадного и жестокого отъевшегося бюргера, вырастила бы таких же жадных и жестоких отъевшихся детей. Надо оно мне?

Сделав еще глоток шоколада, Лорелей покачала головой.
– Не помню. Я помню, как мы ушли за тобой из города, – сообщила она, – По подъемному мосту и потом по дороге, но свернули с дороги на луг и в сторону леса.
То время, что она проводила не с семьей, Лорелей посвятила чтению всех их сказок, но своей, конечно, в первую очередь. Почитала несколько версий на всех доступных ей языках, изложения, анализы, даже поковырялась в оригинале, хотя немецкий у нее был очень слабый, его она осваивала сама, в свободное время, которого почти не было.
Почти во всех версиях была угроза какого-то вреда детям, но мало где она обозначалась так уж точно – убить, погубить. Увести увел, дети пропали без вести. Были даже исторические расследования, не послужил ли реальный голод или эпидемия болезни вдохновением для сказки.
Однако, Лорелей помнила себя Мартой. Той самой, исконной Мартой, которая бежала в розовом платье и одном башмачке.
– Потому что ты головастый, взрослый человек с волшебной дудкой, – очень резонно заметила Лорелей, – Ты утопил крыс и мог с тем же успехом утопить нас. Я помню твою музыку. Из нее невозможно вырваться, какие бы там ни были намеки на доброе сердце и христианскую невинность. Как так – невинность и добросердечность сработали в пещере, но не помогли не уйти вовсе? Чушь.  Кстати, а что ты сам помнишь?

– За меня папа всегда готов убить, ты же знаешь, – Лорелей буднично повела плечом, – Думаю, он будет не в восторге, когда узнает. С другой стороны, я вполне смогу его убедить, что ты – это лучший Крысолов, какого он мог бы пожелать. С детства мне знакомый, доверенный и добрый, и с какаушкой.
Она улыбнулась и отсалютовала Тильману кружкой.
– Другое дело, конечно, что мы пока не знаем, как проявятся твои музыкальные способности, – продолжила рассуждать Лорелей, – Надо найти тебе какой-нибудь духовой инструмент, кажется, у меня оставалась моя детская блокфлейта...
Несмотря на уверения самого управляющего, Лорелей была убеждена, что и в нем должно скрываться то же, что в ее матери. Канонные сказочные способности. Как минимум, эту версию надо проверить, и иметь в виду, просто на всякий случай. Если среди них есть Снежная Королева, и Крысолов, и Трусливый Лев, то вот к последнему могут найтись еще добрые и злые ведьмы, и с этим тоже придется что-то делать.
– Остальные? – переспросила Лорелей, выныривая из своих прагматичных сказочных рассуждений, – Да, тоже. Отец – Синяя Борода, мама – Снежная Королева, Элджи – лев. А Моник – Спящая Красавица.

Отредактировано Loreley Whitehead (2017-10-17 01:01:09)

Подняв палец, Лорелей взглянула вскинула брови, признавая очевидную загвоздку со всей этой свадьбой.
– Мы же не знаем точно, надолго ли это все. Вдруг мы завтра проснемся, бодрые, здоровые, без всей этой сказочной дребедени в голове, – да, Лорелей говорила и выглядела так, что ничуть в свои слова не верила, но пока нельзя отменять и это предположение. – Мало ли. И я не знаю точно, как она заснула. Может, надкусила диетическое яблоко, и тогда она Белоснежка. В любом случае, пока добудиться ее не удалось. На поцелуй Элджи она не реагирует, потому что он, очевидно, Лев. Ты тоже не принц, а Крысолов, и даже папа тут не помощник. Если и есть ее принц в нашем доме, он еще не обнаружил себя. Может, успеет к пяти часам завтра, тогда все в силе. Ну или мы просто выспимся и Моник тоже отпустит.
В любом случае, сейчас все отменять поздно, часть гостей уже в пути. Минимум, что Уайтхеды им должны – это ужин, шампанское, и торт. Ничего, погуляют и без повода. Сократят сроки вечеринки, отправят всех по домам, и таки отыщут консилиум психотерапевтов, если все не пройдет.
Лорелей немедленно отвлеклась, как увидела дудку в руках Тильмана. В ее воспоминании дудка была другая, но, возможно, не в самой дудке дело... Когда полилась музыка – условная, приблизительная, но музыка, ноты как бы сами складывались в ряд, постепенно все более уверенно. Поставив кружку на стол, Лорелей почувствовала, как встает, хоть и не почувствовала к тому собственного порыва. Сделала шаг к креслу напротив.
– Мистер Тиль, спасибо, – пока еще чары были достаточно слабые в целом, чтобы Лорелей успела это сказать. Выдохнув, она вернулась на место. – Надо же, работает.

– Ничего, – Лорелей улыбнулась, и поманила к себе одну из кошек, которая теперь преспокойно забралась к ней. – Но, я думаю, ты что-то делал иначе. Потому что тогда к тебе пошли только крысы, потом только дети, а сейчас как-то мы все вместе ломанулись...
Очевидно, что Крысолов в сказке точно знал, что за мелодию играть и как, чтобы точно подчинять себе определенные группы населения города, потому что тогда вслед за крысами не пошли ни коты, ни собаки, ни люди. Сейчас, похоже, его мелодия обозначала очень общую приманку для любого, что ее услышит.
– Оно никак не чувствуется, – пожав плечами, Лорелей посмотрела перед собой и честно попыталась дать определение тому, как получился этот ее шаг, – Оно само. Просто тянет и задает конкретную цель пойти туда-то. Сейчас было не так сильно, как когда ты собирал нас в Гамельне. Вероятно, тебе нужна практика.
Понятное дело, что Лорелей еще и предполагала эффект и старалась уловить тот момент, как свободная воля ускользнула и растворилась в нестройных звуках дудки.
– А ты что-нибудь в мелодию вкладывал? Думал о том, чтобы я пошла, или наши кошечки?

Собаки больше времени проводили на улице, или на нижних этажах, отираясь возле кухни, особенно сегодня, когда может перепасть больше вкусняшек, чем всегда. Если мелодия не успела пробраться так далеко, то они могли ее и не услышать.
Можно было встать и проверить за дверью, не мелькнет ли там растерянная горничная, проходившая мимо и понятия не имеющая, почему ей вдруг понадобилось следовать за кошками, но в этом уже не было смысла, это теперь только подтвердить теорию о том, что Тильман – полноценный Крысолов, и да, за ним пойдут.
– Теперь мы знаем, что в случае чего, у тебя есть эта способность, – улыбнулась Лорелей, чтобы ободрить управляющего, – Это интересно, и не так уж плохо. Во всяком случае, такая суперсила, которая мешает тебе гораздо меньше, чем, например, маме мешают ее особенности.
Когда к ней с отцом присоединились Фрида с Элджи для семейного совета, Лорелей тоже выслушала о том, как маме из родных – никого нельзя целовать столько, сколько привыкла, а из чужих – видимо, придется перецеловать всех подряд, а то окоченеют же. Та еще радость.

Почесав свою кошку за ушком, Лорелей поспешила успокоить Тильмана кивком.
– Да-да, с ней самой все в порядке, только она Снежная Королева, со всеми вытекающими последствиями. Вокруг нее всем холодно, а Кая она в сказке оберегала от холода тем, что поцеловала. От первого поцелуя он согрелся, от второго – забыл семью и друзей, и третий поцелуй грозил бы стать смертельным. Как ты понимаешь, от такой суперсилы она не совсем в восторге.
Лорелей взглянула многозначительно, но и прислуга тоже в доме знала, как все хорошо у четы Уайтхед, как они спят в одной постели и вообще не любят далеко отпускать друг друга без веского повода.
– И она еще не выяснила, может ли она это как-то контролировать. Так что я бы сказала, что тебе с дудкой повезло больше, ты хотя бы можешь перестать играть, когда тебе захочется.
Лорелей вздохнула. Она помнила, как прикоснулась к Фриде до того, как та поцеловала ее в лоб, и ощутила холод, как если бы обняла скульптуру где-то в ледяном отеле ее семьи.
– Так что гостям могут понадобится дополнительные шерстяные носки, а то все к вечеру будут простуженные.

– Он из "Волшебника Страны Оз", – Лорелей не смогла скрыть улыбки. Ей было забавно, потому что брату достался забавный персонаж. Забавный хвост, опять же. Понятно, что ему сейчас ничуть не легче, чем всем остальным, и что хвост не всегда уместен, но все равно забавно. – Он пока ничего не выражал по этому поводу. Вероятно, еще надеется, что все пройдет.
Последнее утверждение было догадкой самой Лорелей.
Элджи действительно ничего не выражал по поводу Моник. Отчитался, что уложил и подоткнул одеялко, испытал колено и поцелуй, а затем... Как будто стал жить дальше. Не сокрушался, не возносил угроз небесам в матерной форме. Понятно, что это и в любой другой день не было бы его нормальным поведением, но он действительно будто игнорировал тот факт, что, возможно, его свадьбы не будет. Казался убедительно равнодушным.
Это Лорелей позволительно такое поведение. Не она замуж идет, однако даже ей казалось странным, что брат настолько стоически отнесся именно к этому аспекту происходящего. Все-таки его невеста, его свадьба, а он так основательно отвлекся на странности с семьей, что... Как будто забыл?
– Я не знаю, что тебе сказать, Мистер Тиль. Лишь то, что он не сидел весь сегодняшний день у ее постели и не пытался добудиться любым способом.

– Конечно, возможно, – очень буднично согласилась Лорелей, – Я понятия не имею, каков нормальный протокол поведения, когда сам себя ощущаешь сказочным персонажем. Полагаю, он в таком же замешательстве, как и мы с тобой. К тому же, он должен был уже сообразить, что он не ее принц, и это как-то воспринять.
Паттерн пусть и прослеживался, но все-таки Элджернон сам привел невесту в дом. Сначала – в квартиру Лорелей в Лондоне, потом только к родителям, но привел сам. Ездил за ней, вдруг стал так усиленно жениться, а потом это усилие заметно ослабло и вот, за день до свадьбы он выясняет, что вообще не принц своей засоне, и совершенно не сокрушается по этому поводу.
Впрочем, может, и сокрушается, где-то в одиночестве, свернувшись клубочком у камина.
– Я понятия не имею, что за принц там нужен и что происходит, – опустив голову, Лорелей прикрыла глаза и легонько потерла их пальцами. День длинный. – И не знаю, за что браться, как и куда подступиться. Это все кажется каким-то отборным бредом, затянувшимся розыгрышем, и меня, признаться, очень нервирует, что кто-то вложил мне, моей семье и моим друзьям, – взглядом она указала, что имеет в виду сейчас как раз Тильмана, – Какие-то очень уж яркие фантазии. Мы все уже обсудили. Галлюциногены в еде и в воздухе, через вентиляцию, но ведь галлюциногены не создавали бы физического эффекта. И я не знаю, что мы будем делать завтра.